Он, однако ж, не то чтоб уж был совсем в беспамятстве во все время болезни: это
было лихорадочное состояние, с бредом и полусознанием. Многое он потом
припомнил. То казалось ему, что около него собирается много народу и хотят его
взять и куда-то вынести, очень об нем спорят и ссорятся. То вдруг он один в комнате,
все ушли и боятся его, и только изредка чуть-чуть отворяют дверь посмотреть на
него, грозят ему, сговариваются об чем-то промеж себя, смеются и дразнят его.
Настасью он часто помнил подле себя; различал и еще одного человека, очень будто
бы ему знакомого, но кого именно - никак не мог догадаться и тосковал об этом,
даже и плакал. Иной раз казалось ему, что он уже с месяц лежит; в другой раз - что
все тот же день идет. Но об том, - об том он совершенно забыл; зато ежеминутно
помнил, что об чем-то забыл, чего нельзя забывать, - терзался, мучился, припоминая,
стонал, впадал в бешенство или в ужасный, невыносимый страх. Тогда он порывался
с места, хотел бежать, но всегда кто-нибудь его останавливал силой, и он опять
впадал в бессилие и беспамятство. Наконец, он совсем пришел в себя.
Произошло это утром, в десять часов. В этот час утра, в ясные дни, солнце всегда
длинною полосой проходило по его правой стене и освещало угол подле двери. У
постели его стояла Настасья и еще один человек, очень любопытно его
разглядывавший и совершенно ему незнакомый. Это был молодой парень в кафтане,
с бородкой, и с виду походил на артельщика.
|
|
|